Книга Запад Беларуси: исторический пазл - Евгений Евгеньевич Асноревский

пущи.

Фрагмент 6. Храм Волковыска и загадка коложской лопатки

Древнерусский храм в городе Волковыске отличается от имеющего сходную судьбу минского храма тем, что облик волковыской святыни исследователи могут реконструировать довольно точно. Возведение храмов Минска и Волковыска, по мнению историков, не было завершено и, во всяком случае, церкви известны только в раскопках. Однако храм Волковыска относится к Гродненской архитектурной школе, и более того, его план почти точно повторяет план так называемой Нижней церкви — древней святыни гродненского детинца, известного как Старый замок. Это даёт веские основания полагать, что церковь в Волковыске должна была быть похожа на гродненские церкви, представление о которых даёт, прежде всего, сравнительно неплохо сохранившейся Борисоглебскиий храм на Коложе.

Любопытная деталь связывает волковыский храм с гродненской Коложей. Западный фасад гродненского храма, как и аналогичный фасад волковыского, несимметричны. В правой части фасада Коложи находилась широкая лопатка, непохожая на соседние, а в волковыском храме в этом месте к фундаменту фасада примыкает фундамент отдельного прямоугольного объёма, позволяющего предположить, что древний зодчий собирался возвести там некую башню.

Церковь XII века в Волковыске. Авторская, гипотетическая реконструкция архитектурной идеи.

Странной коложской лопаткой, утраченной в результате обрушения стен храма, заинтересовался гродненский историк Андрей Вашкевич, предположивший, в своей публикации «Ці мела Каложская царква вежу-званніцу?», что здесь некогда размещалась звонница храма. При этом специалист предполагал, что сама звонница не сохранилась, а широкая лопатка представляла собой её внутреннюю стенку, то есть когда-то была закрыта внешними стенами. В доказательство этого предположения Вашкевич указывал на крайне скромный декор широкой коложской лопатки по сравнению с соседними, изукрашенными, согласно канону гродненской школы, полированными камнями и майоликовой плиткой.

Однако анализ высокоточных зарисовок Борисоглебского храма, созданных в середине XIX века, показывает, что, судя по деталям лопаток и порожка, широкая лопатка задумывалась зодчим именно как наружный, несимметричный элемент композиции. Да и малочисленные, но всё же использованные в декоре лопатки, камни, применялись в гродненской школе именно для внешней отделки фасадов. Кроме того, находившаяся со стороны Немана апсида Коложи, также декорирована беднее, чем противоположная ей северная апсида, а фасад со стороны Немана явно уступает северному фасаду в пышности отделки. Всё это наводит на мысль, что архитектор XII века выделил для себя своеобразную «мёртвую зону», в южной половине церкви, и при её отделке экономил камни и майолику.

Коложская церковь, середина XIX века. Справа видна широкая лопатка.

Можно осторожно говорить о том, что широкая лопатка Коложи задумывалась видимой частью фасада, а не являлась внутренней стенкой, как предположил Андрей Вашкевич.

Обращает на себя внимание и небольшое окошко широкой лопатке Коложи. Подобные проёмы находились в тех местах, где внутри зданий помещалась некая витая лестница на верхние ярусы. Таким образом, широкая лопатка может быть внешним обозначением внутреннего объёма лестничной клетки, ведущей в верхний ярус церкви, например, в некий, накрытый куполком, барабан с арочными проёмами, где, теоретически, мог помещаться колокол.

Возвращаясь к храму Волковыска стоит заметить, что его строительство нередко относят к историческому отрезку после строительства гродненских Нижней и Коложской церквей. Подобный подход выглядит логичным. Некий член гродненского княжеского рода Всеволодковичей получил в удел Волковыск и решил построить главный храм на его детинце, по образцу главного храма гродненского детинца. При этом учитывался и опыт строительства Коложской церкви, имевшей внутреннюю лестничную клетку, спрятанную за той самой широкой лопаткой. Зодчий решил улучшить проект, сэкономив место внутри храма, и вынес лестницу наружу: с этой целью в проект и был внесён башнеобразный объём, фундамент которого открыт археологами в Волковыске.

Две башни с лестницами вписаны в композицию церкви Св. Васислия в Овруче, которая считается ближайшим аналогом гродненских храмов.

Говорить тут, разумеется, стоит лишь о гипотезах, но, как думается автору, довольно занимательных.

Фрагмент 7. Пинчуки и создание Великого княжества Литовского

Формирование Великого княжества Литовского в качестве своеобразного симбиоза балтских и славянских земель шло в XIII веке на территории княжеств Понеманья и собственно самой Литвы Миндовга. Зачастую именно государствообразующим процессам, идущим на территории современной Гродненской области, уделяют особое внимание исследователи. Между тем, весьма любопытную роль играли в этой истории князья Пинска.

Обратимся к Галицко-волынскому летопису (ГВЛ), который считается важнейшим источником информации о раннем ВКЛ. В этом историческом документе читатели могут заметить описание странноватого поведения пинских правителей, которые как будто проявляют некоторую симпатию к литовцам.

«В год 6755 (1247). Литовцы с Лугвеном воевали около Мельницы и взяли много пленных. Даниил и Василько гнались за ними до Пинска. Михаил Пинский предупредил литовцев. Они сидели в лесу за оградой, а Михаил послал им весть из Пинска. А Даниил и Василько преследовали их, и дворский Яков со своими воинами. Литовцы же не поверили Михаилу и вышли из станов своих».

Таким образом пинский Рюрикович Михаил почему-то помогает литовцам против других Рюриковичей, галицко-волынских правителей Даниила и Васильки. При этом и сами литовцы как будто не ожидают такой помощи и не верят Михаилу. Тут бы и предположить, что пинчане готовы активно поддержать литовские отряды, но далее летописец добавляет:

«По милости Божьей побежали литовцы и были перебиты, и пленные были отбиты, а сам Лугвен бежал, раненный. Пришла эта весть Даниилу и Васильку, и была великая радость в Пинске».

Несмотря на желание Михаила помочь литовцам, в Пинске почему-то радуются их разгрому, хотя текст как будто показывает, что радовались в Пинске именно Василько и Даниил.

Этот фрагмент наводит на мысль о «гибкой позиции» властителей Пинскогого княжества, которые формально оставаясь союзниками волынских правителей, склонялись к союзу с литовцами и не желали с ними воевать. Листая ГВЛ дальше можно найти ещё аргументы в пользу подобной догадки.

«В год 6761 (1253). Товтивил прислал к Даниилу Ревбу сказать: „Пойди к Новогородку“. И Даниил пошел с братом Васильком, и с сыном Львом, и с половцами, и со сватом своим Тегаком, и пришел к Пинску. Князья Пинские таили обман, их взяли с собою на войну неволею».

Вот оно! Даже скупые сведенья волынского летописца подтверждают нежелание пинчан воевать с литовцами. Разумеется, подобное поведение можно объяснять по-разному, в том числе и страхом перед литовцами, но можно предполагать тут и грамотный расчёт на обретение нового союзника в лице явно набирающей силу Литвы.

Несмотря на «затаённый обман» пинские Рюриковичи вне всякого сомнения стараются сохранять союзнические отношения и с правителями Галицко-Волынского княжества.

В 1262 году литовцы в очередной раз воюют с волынцами, в результате чего люди Миндовга терпят поражение. Летописец отметил и реакцию пинских князей:

«Услышав об этом, пинские князья Федор, Демид и Юрий приехали к Васильку с питьём и стали веселиться, ибо видели своих врагов разбитых, а свою дружину целой. Только один был убит из полка Василька — Перибор, сын Степана Родивича. Потом князья пинские поехали к себе, а Василько поехал во Владимир с победой и честью великой, славя и хваля Бога, сотворившего чудеса, бросившего врагов к ногам князя Василька».

Атмосфера постоянного заключения новых союзов и борьбы «всех против всех», когда вчерашний союзник уже был врагом, очень хорошо читается на страницах летописа, поэтому вихляния пинчан выглядят вполне логичными в данных, крайне напряжённых, политических и военных обстоятельствах.

Далее волынский летописец описывает убийство первого и последнего короля Литвы Миндовга, а затем упоминает и его сына-наследника Войшелка.

«После убийства Миндовга Войшелк побоялся того же, и убежал в Пинск, и там жил».

Накладка на Лавришевское Евангелие. Предполагается, что это портрет Войшелка. XIV век.

Важнейшее сообщение, которое показывает роль Пинска в ранней истории ВКЛ! Но дальше следует ещё более значимый эпизод! После убийства великого князя Треняты, происходит следующее:

«Услышав об этом, Войшелк